На высокогорном пастбище, вдали ото всех (потому что рядом никого-то и не было) паслась дикая козочка. Она никогда не видела и не знала своих сородичей – она была совсем одинока, эта бедная козочка. Но что-то томило её и мучило, что-то доставляло ей ежеминутное, ежемгновенное беспокойство. Она не знала даже и того, кто она, как её зовут – и есть ли что-нибудь и кто-нибудь на свете, похожие на неё?
Так паслась она долго и долго, изо дня в день – и, едва забывшись от звёздной скуки и некошеной пищи, в удушливом, ватном сне, тотчас же вскидывалась, вставала на свои нестойкие ножки, тщетно вглядываясь в призрачный сумрак, как в неразгаданное во сне ожидание. Но что могла видеть бедная козочка ночью, если даже и днём не попадалась ей ни одна живая душа?
Но так было летом. А зимой, отыскав с превеликими страхами хоть какое себе пристанище, козочка наша как бы умирала вовсе, превращаясь не то в куколку, не то в еле живую сосульку.
Так жила она, совсем не старея, много и много лет. Но однажды – о том, что случилось однажды, даже сказать неловко – наша козочка захотела вдруг стать самой обычной мамой. Что ей такое пригрезилось, что вздумалось чрез много-то лет? В ней что-то струилось, пульсировало – в ней разве что чуть не вскипала горячая новая кровь. Наконец-то, и час настал, когда свежая кровь пролилась – была она белой и пенной, как утренний пар у самого плёса.
Жизнь незадачливой козочки с самых тех пор переменилась ещё более странно. Она трогала губами свои же соски, питалась-кормилась белой, своей же, «кровью», совсем и никак не понимая, что это и есть собственное её молочко. Что ей было делать, что делать было несчастной козочке, если и в невозможном материнстве своём она оставалась одинокой и жалкой по-прежнему?
Но случилось так, что раз в тысячу лет обходил свои горные царства некий колдун. Никто бы ответить не мог, добрый ли, злой тот колдун – и козочка о том не догадывалась. Но сказал ей колдун такие слова...
— Милая моя козочка! Что же ты всё живёшь здесь одна, не ведая смерти?
— А разве есть смерть? — отвечала вдруг козочка. — Что же это такое?
— Это не одиночество, которого у тебя слишком много, — объяснял так колдун. — Смерть – когда ты не одна.
Но козочка, хоть и не знала, не видела ничего в жизни своей, сразу поняла весь загадочный смысл пророческих слов колдуна.
— Хочешь, я сделаю так, — говорил ей колдун, — что ты никогда более не станешь питаться собою? Ты не будешь пить собственное молочко, а отдашь его деткам – у тебя, если только захочешь, будет много маленьких козочек.
Призадумалась тут пленница гор. Она не знала, что и ответить, она испугалась. В самом деле, как же ей быть? Поверить или нет колдуну? Поверить, так она же умрёт – не поверить, так жить не сможет.
— Я не знаю, что делать мне, — отвечала она осмелев. — Мне понятно, что ждёт меня, но я не умею выбрать. У меня есть моё одиночество, я привыкла к нему, полюбила – и у меня есть вкусное моё молочко. Пусть остаётся, как было.
Тогда ей колдун сказал...
— Я буду здесь проходить ровно через тысячу лет. У тебя будет время подумать. Но потом я задам тебе тот же вопрос. И так будет всего три раза – лишь только три раза я смогу испытать тебя. Но если и в третий раз не сумеешь ответить, наступит забвение. Оно придёт взамен одиночества – и будет ужасным, слепым и безглазым, как негодная память.
— Но тогда ведь моё одиночество, — защищалась несчастная козочка, — это целых две тысячи лет. Разреши мне ещё подумать. А потом, я согласна, пусть будет забвение. Я стану такой же, как все.
— Хорошо, я тебе обещаю, — отвечал ей колдун, — но в первый твой срок, всю тысячу лет, ты будешь питаться только собою, и твои деточки никогда не попробуют твоего молочка – у тебя никого не будет кроме тебя самоё.
Задумалась козочка и во второй раз – задумалась, и совсем не заметила, что промчалась уж тысяча лет.
И снова проходил там, в высоких горах, вечный колдун. И снова он видел ту же самую козочку. Ни травы, никаких иных растений уже на пастбище не было – тысячелетие уничтожило всякую зелень. Одинокое козье вымя проливало лишь своё молочко: его так было много, что стекало оно по склонам, не потребное никому.
— Готов ли ответ? — строго спросил колдун. — Я жду, Я пришёл за ответом.
Но трусливая козочка испугалась пуще прежнего. В ней не струилась уж прежняя жизнь – и она совсем позабыла, что можно стать мамой, что бывает на свете такое. Ещё меньше, чем прежде, могла козочка что-то ответить.
Колдун же всё понял, и решил пожалеть её. Он нарушил своё первое слово, и так ей сказал...
— Что ж, моя милая, не помогло тебе твоё молочко – оказалось оно невкусным, недобрым. А раз так, дам тебе на второе тысячелетие друга – он станет мужем твоим. Но если через тысячу лет ты мне вновь не ответишь, то погубишь не только себя, но и друга.
Опечалилась козочка, угадав в том настоящее горе. Ещё тысяча лет, всего тысяча – и что же, что с ней будет потом?
А колдун отдалился, и вскоре исчез. И тут наша козочка, наконец, поняла, что эта последняя, несчитанная тысяча лет (да как же её сосчитать, если вечность немеряна) – эта тысяча лет совсем не принадлежит ей. И тогда-то она забылась...
Она прыгала и резвилась, будто вновь родилась, она играла в мужа и жену со своим другом-козликом – и, вот оно, вот! – родились и у неё маленькие и чудесные козлики. Всё для них снова покрылось зеленью, всё вновь расцвело – но и всё же, увы, не для белой их матери-козочки: она сотни и сотни лет всё пила лишь своё молочко.
Её второе тысячелетие иссякало, и оно не принадлежало ей. И в самый разгар прощального лета пришёл к ней на пастбище мудрый колдун...
— Вот и всё, моя милая козочка, — сказал ей колдун,— сроки все вышли. Но поскольку ты всё же сумела накормить своих деточек, то ответа я ждать не смею. Не напрасно ты так убивалась, не напрасно страдала – одиночество излечило тебя. И не будет теперь забвения, не придёт оно, ибо ты искупила свой грех.
— Что же поделать, — ответила козочка с грустью, — я забылась, жила и играла, я не ела только травы. В том последнее моё прегрешенье, в том несчастье моё.
— Вот, моя милая, вот теперь ты ответила правильно. Я и ждал от тебя только этих вот слов. Если выбрана жребием, если доля такая выпала, то теперь и подавно не надо ничего выбирать.
— Но в чём же виновна я, за что так наказана? — спросила негадано козочка. — Почему я питалась собою две тысячи лет?
— Потому, что жила здесь в горах.
— Я жила вровень с вечностью, — возразила белая козочка, — я теперь это всё понимаю. Но что же случилось, что?
— Бессмертие наказало тебя: в нём нет и не может быть жизни.
И ушёл со словами такими дремучий колдун. А с высокогорного пастбища сходила всё ниже и ниже к долине счастливая наша козочка со своим бесконечным потомством.
И первые, лёгкие капли дождя, упали с высокого неба... Козочка вздрогнула вдруг, и припала губами к траве.
© Геннадий Катеринин
